Мемориальный раздел альманаха «Музыка Идишкайта-3»

MIT KAVONES

АНАТОЛИЙ ПИНСКИЙ.
ЕГО ПЕСНЯ…

14 декабря 2006 года не стало
Анатолия Пинского –
человека удивительно
талантливого и разностороннего.

Псой Короленко

Путь Анатолия Пинского — замечательная иллюстрация к высказыванию Любавичского Ребе, согласно которому для людей, подлинно верующих во Всевышнего, смирение и уверенность в себе являются двумя сторонами одного и того же качества. Пинскому дано было какое-то оптимальное сочетание харизмы и отзывчивости, логики и интуиции, детской не- посредственности и взрослых социальных навыков. Это по- могало ему с максимальной отдачей осуществлять служение на поприще науки, педагогики, политики и искусства. Научные разработки Анатолия Пинского, директора Центра социально-экономического развития школы при Высшей школе экономики, воплотились при его же практическом участии в приоритетных реформах школьного образования. С его именем связана концепция профильного обучения старшеклассников и государственно-общественная система управления школой. Его идеи внедрялись им же самим в его род- ном детище — первой московской вальдорфской школе, директором которой он был в течение многих лет.
На примере Анатолия Пинского хорошо видно то общее, что есть у хороших преподавателей, артистов и политиков. Это способность эффективно обмениваться информацией в реальном времени с большим количеством людей, сочетать уважение к аудитории с умением привлекать внимание к своей речи и своим мыслям. Анатолий должен был находить контакт с людьми на различных форумах, конференциях, круглых столах по вопросам управления образованием, в лекционных аудиториях, в стенах родной школы, где он был среди прочего и режиссером спектаклей, и артистом, часто игравшим главную роль. Многим запомнились его Тевье в «Скрипаче на крыше» и Феджин в «Оливере Твисте», еврейские роли, предвосхитившие еще одно важное направление в его публичной деятельности.
Несколько лет назад Анатолий Пинский создал в Москве ансамбль еврейской песни «Дона». Роль этого творческого объединения в московской еврейской культурной жизни уникальна. Будучи непременным участником больших концертов и фестивалей, ориентированных на мейнстрим, «Дона» вела за собой целую плеяду «нишевых» музыкантов, представляющих мировые тренды, но мало известных широкой аудитории. Можно вспомнить фестиваль «Еврейская весна» (2005), на котором многие москвичи, скажем прямо, даже евреи, впервые познакомились с клейзмерской музыкой.
«Дона», названная в честь известной еврейской песни, в свою очередь дала имя московскому Международному фестивалю еврейской музыки «Донафест», основателем которого стал Анатолий Пинский. В рамках «Донафеста» (теперь «Идишфест») выпускается сборник статей и текстов «Музыка идишкайта», с каждым годом все более интересный, как и сам фестиваль. Гала-концерты выходят на DVD. Посмотрите в записи, как Пинский поет на «Донафесте-2006» свою любимую песню «Об их мир а нигндл». Он поет «мит кавонэс» — вся душа настроена на песню, он отдается ей полностью, он по-хасидски весел и открыт. А ведь именно это и значит петь.
Однажды я подарил приятелю DVD с записью этого концерта, в котором сам участвовал. И вдруг почувствовал, что мне как-то жалко расставаться с ним. Но тут вошел Анатолий и со словами: «У тебя еще нет этого диска?» — вынул его из сумки и протянул мне, как будто понял, о чем я думаю. Он это умел.

БЛАГОДАРНОСТЬ И ПАМЯТЬ

«…а кому мила свобода, тот как ласточка летит!»
«Дона», перевод Анатолия Пинского

Михаил Стародубцев

Я — не еврей. С этим ничего не поделаешь.
Зимой 2004 года Толя предложил мне создавать вместе с ним ансамбль еврейской песни.
Все мои знания на тему еврейской музыки на тот момент — это песни сестер Бэрри и мюзикл «Скрипач на крыше», который я ставил в школе, и в котором Толя — директор — играл главную роль, Тевье-молочника.
«Скрипач» стал заметным событием в школьном сообществе. Конечно, в нем участвовала почти вся старшая школа, многие педагоги вместе с детьми играли в оркестре или на сцене. Но, как говорится, спектакль по-настоящему «состоялся» во многом благодаря Толиному участию. С ним становились предельно естественными многие метафоры. Одна из главных — «Дом в центре местечка», в котором всё правильно и добротно, но вместе с тем всегда есть маленькая загадка, тайна «третьей лестницы», никуда не ведущей, существующей исключительно «для красоты». Так же просто и естественно звучало из его уст представление «дочек»: «Это — моя, и это — моя, и это — моя, и это — тоже моя». И школа, возведенная и возводимая им, где он директор и родитель, — «его дом», и все школьные дети, заботливо опекаемые им, — «его дети».
Тогда, за пять лет до ансамбля, занимаясь «Скрипачом», мы, конечно, изучали, как могли, тему еврейства, традиций («Tradition!»). С Толиной подачи узнавали детали жизни и быта шолом-алейхемовского местечка. Книга Телушкина «Еврейский мир», как-то «случайно подсунутая» Толей, стала на тот период моей настольной.
Всё это замечательно: спектакли с успехом игрались, песни сестер Бэрри порою слушались. Но вот о песне, о бытовавшей/бытующей еврейской песне, о песне народной, о песне на языке идиш, что-то вразумительное я впервые узнал только после Толиного приглашения. «Антология» (знаменитый «Козленок») появилась у меня задолго до этой нашей встречи (если точно — за десять лет!). Но «ожила» книга лишь в ансамбле.
Это теперь, спустя три года, я могу пытаться различить какие-то нюансы, сказать кому-то: «Тут, братец, нужно произносить по-другому — это идиш тебе, а не какой-нибудь немецкий», или оценивать на слух качество и количество «крехтцев» в единицу времени — да мало ли чего еще. Тогда же, вначале, сама идея еврейского ансамбля казалась безумной авантюрой. Правда, будоражащей и интересной благодаря Толе.
Каждую репетицию предварял шквал информации. Толя все время что-то «выкапывал». В самом начале, помнится, рассказал нам историю знаменитой песни «Бэлц», про то, как немцы заставляли ее петь в концлагере перед каждым обедом (нравилась?). Вообще, любая из песен, с которой мы начинали работу, его стараниями непрерывно «обрастала» новыми и новыми подробностями. «Дона», кажется, стала своеобразной «рекордсменкой»: одиннадцать различных исполнений были им найдены, продемонстрированы и прокомментированы с разных позиций! Для нас в то время было открытием, что во всем мире ее знали и пели: на английском, иврите, идиш, даже на японском! Толя добавил к этому списку русский вариант своего перевода, выучив (на минуточку!) все остальные. Может, поэтому, когда встал вопрос о названии коллектива, выбора почти не было. «Дона».
Каждое его открытие — радость, захватывавшая и нас. Попутно, вслед за его детской радостью узнавания. Его мечты как-то ненавязчиво становились и нашими. Его проекты и планы — нашей жизнью. В Толином случае счастливо работала и обратная «формула»: едва только у кого-нибудь появлялась интересная идея, мечта (ясное дело, недостижимая), ему достаточно было посмотреть своим пристальным взглядом поверх очков, задуматься на какое-то мгновение, и мечта-идея удивительным образом становилась жизнью, изменяя всю окружавшую нас реальность. Не забуду, как житейски-просто и без каких-либо осложнений, даже не вы ходя из оркестрового класса и не прерывая репетиции, он договорился о приезде в Москву на «Дона-фест» Адрианны Купер, которая, как говорили, на тот момент якобы не собиралась больше в Россию. Для нас всё это выглядело как чудо, которое совершилось у нас на глазах, причем обыденно, среди прочих текущих дел. Что здесь «сработало»: привычная деловая хватка, умение убеждать или личное обаяние? Не знаю. Но благодаря этому звонку исполнилась наша идея-мечта: мы не только увидели и услышали легендарную певицу в незабываемом дуэте с ее подругой, блистательной канадской пианисткой Мерилин Лернер, но и получили возможность спеть для них, получить их комментарий, и как наивысший подарок, музицировать вместе!
Наталкиваясь на наши «профессиональные штучки», Толя лукаво коллекционировал примеры «звёздного непрофессионализма». Бернес, Утёсов, сёстры Бэрри… И при этом — учился. Вокал, сольфеджио, идиш. Откровенно не понимал, как это — не учиться. И в результате — непрерывно менялся, совершенствуя «музыкальные» навыки, убеждая своими открывающимися умениями нас, «морщившихся профессионалов». Было стойкое ощущение, что он занят в жизни только «Доной»: ищет, слушает, переводит, договаривается с каждым, обсуждает и составляет репертуар и планы репетиций, торопит с аранжировками и разучиванием песен. При этом сам постоянно учит всё новые и новые песни, в которые успел влюбиться. Учит быстро, точно, со всеми тонкостями произношения и исполнения. Если согласен — изменяет какие-то нюансы, а порой и всю концепцию песни, — мгновенно. Если нет — стоит до последнего.
Трудно представить, что там — за стенами оркестрового класса — было его директорство, многочисленные выступления с лекциями, статьи, публикации, книги, интервью, прокладывание новых путей педагогики на общероссийском уровне, строительство новой, более цивилизованной модели российской ШКОЛЫ…
Понимая необходимость учебы для всех, создал и вокруг «Доны» школу — её фестивали. В школе всегда много друзей, потому что настоящая учеба похожа на плавание — без теплой дружеской среды, подобной океану, разве «поплывешь»?
Да и где научишься лучше плыть, как не в самом плавании?.. И счастье — не только плыть, но и наблюдать, как этот «океан» заботливо «держит на плаву», «несет» на себе даже недавнего и пока еще робкого «пловца». В короткий срок, начиная с первого маленького семинара в Видном в августе 2004 года, вокруг «Доны» появилось множество абсолютно разных, великолепно понимающих, тонко чувствующих и поддерживающих друзей! Это ли не главное богатство? В своем очерке во втором выпуске «Музыки идишкайта» Толя подробно и тепло описал свои и наши встречи с Фимой Чёрным и Сюзанной Гергус, с Сашей Даниловым, Мариком Ковнацким, Стасом Райко, Полиной и Мерлином Шеперд, с Алиной Ивах и Яной Овруцкой, с Пашей Короленко, с Аллочкой Данциг, Женей Лопатник, Юрой Хаинсоном, Геной Фоминым, Ирой Сигал, с Аней Смирнитской и ее замечательными «Партизанами», Ваней Жуком, Женей Лизиным… Такие все разные. Такие родные.
Очень трудно смириться с тем, что Толи нет. Есть какой-то очень стойкий «эффект присутствия» его самого во всем, что он делал. Даже на памятном концерте, своеобразном «музыкальном приношении Толе Пинскому», объединившем разные составы «Доны», — ощущалось его присутствие. Как очередное его чудо. Так говорили зрители. Так чувствовали стоящие на сцене.
В конце встречи были показаны фотографии. В основном — снимки с обоих «Дона-фестов», с «Клезфеста» в Киеве, снимки с концертов и репетиций. На них — Толя в окружении друзей-музыкантов, купается в океане дружества, любви. И звучит песня — знаменитый хит Фрэнка Синатры «My way», «откопанный» Толей в исполнении сестер Бэрри на идиш, — «Mayn veg» (говорят, не многие коллекционеры знали о существовании этой записи). Леша Розов обработал фонограмму и вдвоем с Мишей Альтшулером за две бессонные ночи они сделали удивительно цельный слайд-фильм на музыку «Mayn veg» в Толином исполнении. Никто никогда не слышал этой записи. Она планировалась для диска, но по каким-то сообра жениям в него не вошла. И вот звучит знакомый голос, тихий, ровный, постепенно поднимаясь до эмоциональной кульминации, становясь все более трепетным и страстным. И я ловлю себя на мысли: «Это по-настоящему трогает, и точно так же трогало бы, будь он жив, потому что это исполняет настоящий профессионал».
Вот так даже после своего ухода Толе в который раз удалось нас удивить…
Я не еврей, но благодаря Толе значительная часть меня теперь бесповоротно принадлежит еврейской песне.
Я никогда не был директором, но Толя был одним из немногих, у кого я учился быть ответственным.
Мечты и идеи посещают и меня, но умение «держать их в руках» и неуклонно воплощать прочно связывается в сознании именно с Толей.
И еще. Я понял, что все мои разрозненные и разнообразные ощущения от наших с ним взаимоотношений в конечном итоге сливаются у меня в одно стойкое чувство — чувство благодарности.
Спасибо, Толя.

Лариса Зверева

Один из последних разговоров с Анатолием состоялся на репетиции Доны. Он собирался ложиться на обследование в клинику. Я спросила его: «И что же говорят врачи?» На что Анатолий рассказал историю, которая произошла с ним в молодости.
«…Я был тогда примерно в таком возрасте, что и Миша Блинков сейчас, у меня в горле обнаружили опухоль. Меня поставили на учет в онкологии. Это была какая-то доброкачественная опухоль. Врачи предложили ее удалить. Мама моя очень беспокоилась, и стоял вопрос о том, делать операцию или нет. Нам сказали, что вот, есть один известный профессор медицины, к которому нужно попасть и посмотреть, что он скажет. Чтобы к нему попасть, нужно было иметь связи. Мама договорилась — нам было назначено время. Мы пришли, он осмотрел меня и говорит: « Можно оперировать, давайте выберем день». Я его спрашиваю: «А можно ли обойтись без операции?» — он пожал плечами: «Можно и не оперировать, тогда пойдите, поставьте свечку Николаю угоднику, вдруг поможет». Ну, поскольку меня особо это не беспокоило, решили оставить все как есть. Примерно через полгода я пришел отметиться в онкологический центр, врач меня осмотрела и говорит: « Как хорошо вам все сделали, прооперировали, даже следов не заметно, очень аккуратно». Я ей говорю: да нет, ничего мне не делали. «Молодой человек, не морочьте мне голову, у других врачей сделали операцию и не хотите говорить». Вот так все обошлось, но факт остается фактом — опухоль исчезла».
Я тогда спросила Анатолия: «А как же вы — ставили свечку Николаю угоднику?» Он говорит: «Не знаю, может, мама и ставила…» Потом репетиция закончилась, Анатолий пожал ребятам руки, меня обнял: «…Счастливо, Ларисочка! Счастливо, друзья!»…
Еще несколько раз мы общались по телефону. Анатолий был уже в клинике. «Дона» как раз готовилась к празднику Хануки. 17 декабря должны были состояться выступления в Московском Еврейском Общинном Центре и в ресторане «Цимес», куда Анатолий приглашал друзей на празднование. Я беспокоилась о предстоящих концертах, даже не подозревая, насколько все серьезнее. Мы обсуждали возможность его участия в концерте. Он сомневался. На другой день я звоню и говорю: «Ну, как мы без вас, может быть, все-таки получится быть 17-го?» — на что он ответил: «Ларис, это невозможно…! Не переживай, Ларисочка, все будет хорошо! Как там Лолита?»…
Последняя его sms-ка была разослана доновцам: «…Друзья, я говорил с Леей Ратнер, она согласна на «Дону» с пением Альтшуллера. Сейчас ответственным за концерт должен стать Миша А., ибо ему петь. Так что готовьтесь, счастливо. Толя». И мы продолжили готовиться. Через несколько дней Анатолий улетел в Германию, и вестей от него больше не было.
14 декабря, во время нашей репетиции вошел Миша Стародубцев, и сказал: «Ребята, извините», — мы перестали играть, — «…Толя в Германии умер…» Горе обрушилось внезапно. Мир рухнул. Слезы, потоки слез. Поверить в это, понять, что ЕГО С НАМИ БОЛЬШЕ НЕ БУДЕТ, ПРОСТО НЕВОЗМОЖНО! Мы все были его детьми и осиротели.
«Дона, дона, дона, доночка, дона!» — его голос, его душа, память о нем в песнях, и в наших сердцах!

22 января 2007 г.

ЧЕЛОВЕК ДЕЛА

Марк Ковнацкий

В марте две тысячи седьмого года в Москве в третий раз пройдёт международный семинар-фестиваль еврейской народной музыки. В третий раз в Москве и впервые — без своего основателя. В декабре 2006 года не стало Анатолия Аркадиевича Пинского, одного из самых ярых энтузиастов возрождения еврейской музыки в России. Начав этот нелёгкий путь как основатель ансамбля еврейской песни «Дона», в 2005 году он организовал в Москве международный семинар-фестиваль еврейской народной музыки — «Дона-Фест». Уже тогда все музыканты, участвовавшие в фестивале, отметили, что по уровню организации и по масштабу проведения он ничуть не уступает двум своим «старшим братьям» — питерскому и киевскому Клезфестам. И это притом, что фестиваль проводился в первый раз.
В Москве уже предпринимались попытки проведения подобного мероприятия. В одной из них нескольким еврейским музыкантам из бывшего Союза, в том числе и мне, довелось участвовать в качестве консультантов. Увы, как и предыдущие, эта попытка провалилась: организаторам не хватало упорства, хватки и устремления.
В ноябре 2004 года я прилетел с концертами в Россию. После концерта в Санкт-Петербурге приехал в Москву, чтобы дать в столичных клубах серию концертов с моей московской группой «Berl, Shmerl & Sons». На один из концертов пришёл Пинский. Нас представили друг другу, и Анатолий пригласил меня посетить репетицию «Доны». Через несколько дней я с музыкантами из «Berl, Shmerl & Sons» пришёл в школу, возглавляемую Пинским, в которой располагалась репетиционная база «Доны». У одного из музыкантов «Доны» был день рождения, и после совместного музицирования были устроены небольшие посиделки в честь именинника. Именно тогда Толя и рассказал мне, что в марте 2005-го планирует провести в Москве небольшой региональный семинар с участием Мерлина и Полины Шеперд из Великобритании. Это было очень интересно, и я, как бы невзначай, спросил: «Толя, а почему бы вам не провести не маленький семинар, а полноценный фестиваль клезмерской музыки, тем более что до сих пор в Москве ничего подбного не проводилось». Реакция была потрясающая: «Ну, давай проведём». Вот так вот просто, как будто речь шла о назначении даты следущей репетиции «Доны». В тот момент решительность Пинского вызвала у меня достаточно скептическую реакцию, мол, уже сколько народу пыталось провести нечто подобное, и ни у кого пока что не получилось. Но уже через месяц Пинский связался со мной и уточнил даты предстоящего фестиваля. В кратчайшие сроки был собран состав преподавателей, приглашённых участников, продумано расписание, найдены спонсоры (в том числе и сам Пинский). И это за считанные месяцы до планирующегося мероприятия!
Фестиваль прошёл с оглушительным успехом. Впервые московская публика смогла в течение недели оценить мастерство лучших клезмерских музыкантов из самых разных городов и стран. Этим успехом фестиваль был прежде всего обязан человеку, организовавшему весь этот праздник еврейской музыки — Анатолию Пинскому. Более того, на «Дона-Фесте» Пинский не остановился, и летом 2006 года провёл региональный семинар «Музыка Идишкайта». Есть такое выражение — «человек слова». В случае с Толей я бы предпочёл выражение «человек дела». В отличие от своих предшественников, которые много говорили и общали, но ничего не смогли добиться, Пинский просто взял и организовал в кратчайшие сроки фестиваль, с самого начала получивший самую высокую оценку у музыкантов. Именно таким Анатолий и запомнится нам — деятельным, целеустремлённым и преданным своему делу.

Ефим Чёрный

Года четыре назад мы впервые услышали голос Анатолия Пинского на какой-то радиоволне в передаче, посвященной проблемам образования. Вот, подумали, директор школы, масштабно рассуждает, и еще не вовлечен в «еврейское движение»; где бы его разыскать… Через несколько дней позвонили Евгении Славиной, чтобы рассказать о своих намерениях. Услышав нас, Женя поделилась новостью о том, что в Москве пытаются создать ансамбль еврейской музыки. И руководит этим процессом не кто иной, как Анатолий Пинский. Вскоре мы снарядили маленький инструкторский десант в Москву и оказались в окружении людей, одержимых фантастической идеей — принести в столицу живую еврейскую музыку. Только-только начались репетиции, но уже обсуждались эскизы костюмов, гастрольные планы, перспектива записи диска. Невероятно, но через несколько месяцев ансамбль еврейской музыки «Дона», руководимый Анатолием Пинским, совершил ответный «десант» в Молдову. И на наш взгляд, эти гастроли ознаменовали начало новой эры в истории становления «клезмера» в Москве.
После этого были семинары, маленькие и большие, концерты нашего дуэта в Москве, которые Толя помогал организовать, наши совместные с «Доной» выступления, бесконечные встречи и разговоры о еврейской музыке, о ее перспективах... А главное — «Дона-фест». В конечном итоге, именно он пробудил еврейскую музыкальную Москву от длительной спячки. И сегодня, благодаря Пинскому, это движение все нарастает и нарастает.
Для нас, пожалуй, самыми сокровенными моментами в нашем с Толей общении являются телефонные разговоры. Наверное, больше ни с кем мы не испытывали такого желания поделиться чем-нибудь интересным, важным, иногда просто бытовым. Порой это были секунды, а иногда разговор продолжался часами. Его стиль общения мы называли между собой «пинский язык». У нас было ощущение, что только с нами у него такая легкость, доверительность и взаимопонимание.
Предполагаем, что так думал каждый, с кем он общался…

Александр Данилов

Анатолий Пинский — величина, благодаря которой стремительно развивается еврейская культура в Москве и за её пределами. Он являлся душой огромного круга людей, музыкантов из разных стран мира.
Анатолий умел мыслить масштабно, пропорционально и определённо, благодаря чему он был фундаментом ансамбля «Дона» и организатором мега-проекта: международных фестивалей в Москве «Дона-Фест».
Этот уникальный человек был одержим идеями, умением и желанием помочь людям, а они отвечали ему взаимностью. Он был настоящим другом, интереснейшим человеком, обладал внутренней красотой человеческой натуры...
Анатолий Пинский — Имя, достойное огромного уважения!

Marilyn Lerner

I met Anatoly in 2006 as a teacher and performer at «DonaFest»... We were new friends and I am so grateful to have met such a lovely soul as Anatoly.
I will remember him as a generous, playful, engaged, inspired and alive man, full of music, full of spirit and full of life. My experience of him will be with me always.

У НАС ЕЩЕ БУДЕТ ВРЕМЯ...

ПАМЯТИ АНАТОЛИЯ ПИНСКОГО

Михаэль Дорфман

Мой папа много ездил в командировки. Иногда в большие города — в Киев, в Москву, иногда в маленькие карпатские села и галицийские местечки. Он часто брал меня с собой. Мы заходили в учреждение — в столичное министерство, в курортную гостиницу, в провинциальную аптеку или маленький магазин, — и я неизменно становился свидетелем чуда. Папа осматривался, безошибочно находил правильного человека, подходил и говорил волшебные слова «Вос махстэ?», что поеврейски значит «Как дела?». И человек, который до того нас не знал и даже в глаза не видел, занятый своим делом и погруженный в свои заботы, оставлял дела, находил для нас время, помогал в новом месте, приглашал домой, становился хорошим знакомым, даже другом. У евреев это называется ланцман — земляк. Сложившийся за тысячелетие кодекс еврейского землячества начинал работать и помогать жить. В точности как легендарные законы восточного гостеприимства. Мне долго казалось, что вместе с еврейским языком, с идишем, эта теплота и близость утрачены — так же, как умение сочувствовать ближнему. Но когда встречаешь хорошего человека, оказывается, что все это живет. А хороший еврей, по-нашему, — это прежде всего хороший человек, а-мэнч. Так я почувствовал, когда нашел близкого по духу человека — Анатолия Аркадьевича Пинского.

* * *

Собственно, я никогда не встречался с ним лицом к лицу. Наше знакомство ограничилось телефонными разговорами, взаимным интересом и симпатией к делам друг друга, а самое главное, активной перепиской в течение последних полутора лет. Началось все с того, что Анатолий написал и попросил разрешения разместить на сайте «Московского ансамбля еврейской песни Дона» мою работу о еврейском писателе Исааке Башевисе Зингере «Портрет художника, который ни в какие рамки не лезет» (http://www.lebed.com/2005/art4394.htm ). Журнальный вариант повести тогда вышел в иерусалимском журнале «Нота Бене». Я охотно согласился и послал ему полную авторскую версию. В работу о Башевисе Зингере я вложил много личных мыслей и идей о творчестве. Анатолий безошибочно это почувствовал и написал мне об этом. Так у нас сразу сложилось удивительное чувство близости и взаимопонимания. Я скоро перестал удивляться близости наших мыслей и идей. Это чувство хорошего единомыслия с Анатолием не покидает меня и сегодня, когда Анатолия больше нет с нами.

* * *

Позже Анатолий попросил меня выяснить вопрос о песне Александра Ольшанецкого «Майн штейтэле Бэлз» «Мое местечко Белз», являвшейся «гвоздем» программы ансамбля «Дона». Поразительно, что как раз накануне я думал о том же. Всеобщее мнение было, что песня написана о молдавских Бельцах, а еврейском тексте, однако, ясно сказано «Белз». А это совсем другой, маленький древний галицийский городок на украинско-польской границе. Да и помнил я польскую версию со старой пластинки «Miasteczko Belz/ Kochany moj Belz…».
Я обратился к Полу Глассеру, научному декану Еврейского исследовательского института ИВО в Нью-Йорке и к музыкальному архивисту института Людмиле Шолоховой. Оба ответили, что «таки да». В тексте, действительно, Белз, а речь идет о Белцах. Песня была написана для Еврейского художественного театра на 2-й Авеню в Нью-Йорке, и композитор посвятил ее «приме», родом из молдавских, или, как раньше говорили, бессарабских Белц.

* * *

В то время я писал о забытом у нас писателе, поэте и драматурге Ароне Цейтлине, и Анатолий подарил мне свой перевод его песни «Дона-Дона». Песня была написана для спектакля и положена на музыку великим Шоломом Секундой, автором другой классической песни «Ба мир бист ду Шейн», известной в русском переводе как «Моя красавица мне очень нравится». Рассказывают, что главный режиссер Еврейского художественного театра в Нью-Йорке Борис Томашевский отказал Гершвину. Гершвин оказался для него недостаточно хорошим и недостаточно еврейским. Он выбрал Секунду, с которым проработал всю жизнь. Выиграли все — американская, мировая и еврейская культура.

* * *

Я тогда писал о незаслуженно забытой сатирической антиутопии Арона Цейтлина «Вейцман Второй или Конец Еврейского государства» (http://www.lebed.com/2006/art4552.htm ), и песня на слова Арона Цейтлина «ДонаДона» в переводе Анатолия великолепно легла в строку. Он сумел передать трагический тон поэзии Цейтлина.

Вот на рынок катит бричка,
Грустный в ней телок лежит.
А высоко в небе птичка,
Вьется ласточка, кружит.
Припев:
Как смеется ветер,
Гонит тучи прочь,
Он смеется день и вечер,
И еще всю ночь.
Дона-дона, дона-дона...
«Хватит хныкать, — крикнул возчик. —
На кого тебе пенять?
Сам родился ты теленком,
Сам не хочешь, друг, летать».
Припев
И за что телят зарежут,
Им никто не объяснит.
А кому мила свобода,
Тот, как ласточка, взлетит.

Анатолий перевел песню с английского текста, который широко популяризовала Джоан Боэз.

Calvesareeasilyboundandslaughtered
Neverknowingthereasonwhy
Butwhoevertreasurefreedom
Liketheswallow, haslearntofly

Я заметил Анатолию, что в еврейском оригинале более трагический оттенок, и дело не в том, кому мила свобода, а в том, что родившийся свободным не будет рабом. Буквально у Цейтлина:

Биднэ клебер тут мен биндн
Ун мен шлепт зей ун мен шехт
Вер с’хот флигл флит аройфцу,
Из бай кынен нит кейн кнехт
Несчастных телят связывают,
Их тащат и их убивают.
Кто имеет крылья, взлетает вверх
И никто не сделает его рабом.

Анатолий попросил меня помочь перевести. Он советовал не спешить, полагал, что у нас много времени. Стихи писать мне не дано, да и идиш у меня далеко не совершенный. Однако где их возьмешь сегодня, знатоков совершенного. Мы не торопились, и я отложил перевод. Анатолий приглашал меня на Московский фестиваль еврейской песни «Идиш-фест 2007», где предложил провести два семинара, и еще у нас были всякие совместные планы. Вот я и думал, что привезу исправленный перевод. Мы с ним строили планы на будущее, веря, что у нас в запасе неограниченное время. Я сделал подстрочник, а Таня Сергеева из Литвы, которая всегда помогает переводить стихи к моим текстам, предложила свой вариант уже после того как Анатолия не стало.

Как теленок — будет связан
И на бойне в срок убит...
Тот же, кто имеет крылья, —
Тот не раб, тот улетит!

Тем временем мы с Анатолием начали делать интервьюдиалог. Анатолий много писал о направлениях еврейской песни в России, хотя отказывался говорить о «направлении». «Все-таки мало нас, и «направление» очень связано с творческой манерой, продюсингом артиста или коллектива», — писал Анатолий. У меня не сохранилось текстов, но Анатолий заверил меня, что у него все в сохранности, и когда я буду в Москве, то мы будем иметь время...

* * *

Мне очень нравилось огромное внимание Анатолия к деталям, к мелочам. Он как никто умел найти пример или сравнение, когда маленькая деталь или частный случай не просто иллюстрировали, а проясняли очень сложную идею. Наверное, это талант педагога — роль, в которой, к сожалению, я не знал Анатолия. Позже мы переписывались о сборнике «Музыка идишкайта 2006», куда вошла и моя статья-интервью (http://www.zvuki.ru/R/P/13304 ) с музыкантом и продюсером Джоном Зорном «Музыка радикальной еврейской культуры». Сборник под редакцией Анатолия Пинского и Анны Смирнитской мне кажется знаковым, и его значение для еврейской культуры в России еще ждет своей оценки.
Я листал его, читал, находил новые и новые мысли, близкие мне. В сборнике было интервью Псоя Короленко с Анной Смирнитской, удивительно созвучное моим идеям. О сборнике я написал в статье «Подарок к празднику еврейской музыки» (http://www.jew.spb.ru/ami/A373/A373-051.html ), которая широко разошлась по интернету и перепечатана в еврейских газетах в России, Украине и Америке.

* * *

В сентябре Анатолий прислал мне проект сборника к новому «Дона-Фесту», который позже решено было переименовать в «Московский международный фестиваль еврейской музыки «Идиш-фест 2007». Я предложил туда несколько текстов. Мы активно обсуждали идеи популяризации фестиваля. Когда-то в Израиле я сумел убедить кандидата на пост премьер-министра спеть перед аудиторией русскую песню. И сам спел с ним дуэтом. Кандидату понравилось, и он проделывал это во время предвыборной кампании перед каждой русской аудиторией. Кончил он пением «Калинки» в дуэте уже не со мной, а с Иосифом Кобзоном. Позже он не раз говорил, что я дал ему идею, как покорить сердца русскоязычной публики. Об этом я вспоминал как-то в статье 2005 года «Шарон по-русски больше не поет» (http://www.lebed.com/2005/art4089.htm )
Позже мы перебирали несколько других, совсем уж неконвенциональных, кандидатов. Я побывал до того на фестивале этнической и литургической музыки в Марокко и был под впечатлением удивительного мультиэтнического сплава арабских, испанских, израильских, итальянских и африканских музыкантов, вместе исполнявших свою музыку. Я предложил пригласить Людмилу Зыкину, с которой мне однажды довелось беседовать. Я очень высоко ценил ее мудрость и интеллигентность. «Вот это замечательная идея, если Зыкина споет с клезморим, — радовался Анатолий. — У нас еще будет время...»

* * *

Во второй половине 2006 года наша переписка стала особенно оживленной. Анатолий писал мне, что старается ввести в школе курс идиша. Я был довольно скептически настроен, полагал, что лучше общий курс еврейской культуры, не подчиненный всяким «измам», а рассказывающий о красоте, юморе, умении смеяться над собой, потому, что когда смешно, то ничего не страшно. Я послал Анатолию свой, пока не опубликованный текст «Как учили быть евреем», посвященный идишским школьным пословицам, поговоркам и дразнилкам — да и вообще тому, как учили в начальной еврейской религиозной школе — хедере. Неожиданно Анатолий предложил мне написать по статье спектакль, дополнить его песнями и прибаутками. Я начал работу, полез в архивы. Я не спешил. Мы убеждали друг друга, что у нас есть время...

* * *

Анатолий интересовался каждым шагом, по-детски веселился каждой находке. Помню, уже перед самой госпитализацией он писал мне:
«...простите Б-га ради, я очень слабо сейчас соображаю, все же лечусь в очень специальных формах. Пропорции веществ в крови у меня зашкаливают за нормы по некоторым позициям раз в 25-40, т.е. голова плохо варит. Но над текстом — где понял — посмеялся, здо , рово!».

* * *

Я знал Анатолия как горячего любителя и активиста нашей культуры, а он играл в жизни еще много профессиональных, личных и общественных ролей. Я догадывался, что он, как когда-то говорили, «государственный человек», советник министра, член различных государственных комиссий, неизменный участник элитных еврейских мероприятий и произраильской деятельности. Я и сам много участвовал в общественной и политической жизни и со временем перенял свойственное этому миру циническое отношение к речам. Я как-то перестал чувствовать парадоксальность и юмор откровенных благоглупостей, сопровождающих такую деятельность. И я не переставал удивляться тому, как Анатолий сумел не утратить чувствительности к чиновной и политической жвачке, а то и просто к идиотизму и враждебности, которая, увы, встречается и среди тех, кто послан помогать.
Анатолий рассказывал мне:
«Лет 10 назад мы с детьми из моей школы поставили мюзикл "Скрипач на крыше" (очень здорово было: дело человек на 50, мы потом с успехом ездили в Германию и Голландию, выступали в России, я играл Тевье).
И вот, мы показали спектакль в театре "Шалом". Пришли посол Германии в России фон Штудниц и директриса российского Сохнута г-жа Леви. После спектакля я подхожу к одному профессору, другу г-жи Леви, и говорю ему: "Слушай, предложи тихонько Леви, чтобы она вывезла детей в Израиль, там поиграть Анатевку". Он мне отвечает: "Ты сошел с ума? Ты хоть понимаешь, что для нее мюзикл на основе Шолом-Алейхема — это антигосударственная, вредоносная вещь?" Я был поистине шокирован».
В другой раз он писал:
«Председатель Сохнута приехал получать деньги, которые ему собрали и... ляпнул сдуру обычную сионистскую жвачку, что "Евреи Америки не имеют будущего"... Когда-то меня пригласили на встречу с Шароном в Москве. Сидело много умных и уважаемых евреев, а он вещал: "Чего вы тут сидите и слушаете старого вояку. Все, что вы делаете, не нужно... Идите скорей домой, собирайте чемоданы и уезжайте в Израиль...»
Я тогда поинтересовался: может, кто-то возмутился, встал и ушел... Анатолий ответил, что нет. Однако на встречу с Ольмертом, который как раз тогда случился в Москве, он уже не пойдет; а на следующий день прислал ссылку на короткое сообщение под длинным названием «Премьер-министр Израиля Эхуд Ольмерт призвал российских евреев поскорее собрать чемоданы и перебраться на историческую родину». «Лица новые, а песни — старые», — написал Анатолий, снабдив письмо смайликом. Я понимаю сейчас, ему было не до веселья. Ему оставался тогда от силы месяц, и болезнь съедала его. А он писал мне, больному гриппом: «Не болейте, достаточно, что я болею. Не спешите. У нас еще много времени...».

* * *

Анатолий был внимательным читателем моих статей, давал советы и обсуждал тексты. Перед самым своим уходом он писал:
«Насчет пародии как несущей конструкции идишской песни. Я бы сказал, что как одна из основ — это, бесспорно, было и есть (ибо хуцпа (дерзание — идиш), она универсальна, по крайней мере, для ашкеназа). Но как главная основа — я все же воздержался бы. Возьмите классику — ну, например, "Рожинкес мит мандлен" Голдфадена (от него совсем-совсем близко к бродеровским музыкантам) — или совсем иную, но тоже классику, "Идише маме". Это все же иное, верно?»
Мы спорили, и этот спор нашел свое отражение в цикле статей об идише, который сейчас печатается в петербургской еврейской газете «Ами». Я посвятил цикл статей памяти Анатолия. Я привык к его оригинальному взгляду, к его спокойным советам и замечаниям. И я понимаю, что потерял Читателя, может быть, того самого, единственного Читателя, о котором мечтает любой автор.

* * *

Перед самым уходом Анатолий опубликовал свою программную статью «Автоинтеграция» (http://www.russiandenver.50megs.com/pinski.html ), являющуюся, на мой взгляд, одним из важнейших документов культурного возрождения русскоязычного еврейства. Символично, что она стала как бы его завещанием. Мы с Анатолием обсуждали статью с самого начала, и он присылал черновики для редакции. В окончательном варианте он учел некоторые мои замечания. Я отредактировал английский перевод «Автоинтеграции» и постарался сделать все, что в моих силах, чтобы манифест Анатолия дошел до читателей. Там нет руководства к действию, зато очень много мудрых идей и прогнозов, которые неизбежно осуществятся. Я и сам написал свой ответ «Так победит еврейская революция» (http://www.russiandenver.50megs.com/autointegration.html ), который больше, чем мои предложения, призван помочь популяризовать текст Анатолия. Анатолий читал мой текст. Он посоветовал расширить мои соображения об опыте ХАБАДа, который я предлагал внимательно изучить. Я учел замечания, и Анатолий даже успел его послать в газеты перед самым уходом в госпиталь.

* * *

Вероятно, Анатолий встретил смерть с улыбкой. В Живом журнале я нашел запись «его смерть была для меня неожиданностью, как и для всех... просто я его видела относительно недавно в берлинской клинике. Мы разговаривали, потом расстались, я уехала к себе, и через несколько дней это произошло... Я видела его живым, и может быть, так и хорошо». Анатолий ушел в Хануку, праздник света, праздник огней, и это очень символично для Анатолия, который нес свет, был светлым человеком. Он ушел в расцвете сил. На него было завязано очень многое, возлагалось много надежд.
Другой блоггер из Живого Журнала сразу после кончины Анатолия цитировал известные стихи Ахмадулиной: «По улице моей который год звучат шаги — мои друзья уходят...» Не знаю, может быть, потому, что меня обычно окружает молодежь, или потому, что так получилось — менялось окружение, города, языки и страны, — но «на моей улице» такое несчастье случилось впервые. Ушел близкий человек. Только на нашей еврейской улице смерть человека не означает конца. У нас говорят: «умер, шмумер, лишь бы был здоров».
«Мои романы начинались с того, что кто-то умер, — рассказывал еврейский писатель Йосл Бирштейн, — ведь только если человека не стало, то можно начать рассказывать историю, и тем самым вернуть героя к жизни». Пока мы помним, Анатолий Пинский, сохранивший древнее искусство собирать людей вместе, живет с нами и в нас. Для памяти у нас еще будет много ремени.

Нью-Йорк, 5-го января 2007 года.

фото к разделу