Анатолий Пинский

ИДИШСКАЯ МУЗЫКА РАСТЕТ ВМЕСТЕ С СЕРДЦЕМ ИСПОЛНИТЕЛЯ

 

Разговор

Анатолия Пинского с Адрианной Купер Нью-Йорк, август 2006

 

Перевод Анны Смирнитской и Владимира Заславского

 

 

 

 

 

 

 

 

— Адрианна, какой язык был для Вас родным?

— Родной язык моей мамы — английский. Я слышала идиш с рождения и все понимала. Хотя даже не знаю, почему — мои братья, например, не понимали. К моменту, когда я уже умела читать, меня очень быстро научили ивриту, а затем и идишу письма дедушки и бабушки.

Письма приходили каждую неделю, и каждую неделю моя мама читала их вместе со мной и учила меня. Так что к семи годам я прекрасно понимала идиш, хотя и не говорила на нем.

— Это было в Нью-Йорке?

— Нет, это было в Калифорнии. В Беркли, Северная Кали­форния, рядом с Сан-Франциско.

— А как вы начали заниматься еврейской музыкой?

— Тоже в своей семье. Мой зейде (дедушка) был баальтфиле, ведущим молитвы в синагоге, это что-то вроде непро­фессионального кантора. Моя мама была певицей, пела в опере и музыкальном театре, давала концерты. Так что вок­руг буквально с рождения были музыканты и артисты. И я то­же начала выступать, когда стала подростком. Участвовала в домашних концертах.

— Постепенно это стало вашей профессией?

— Я очень много училась. Долгое время пребывала в ака­демической сфере. Я училась не только на музыканта, но и на историка. Получила бакалавра и магистра, а потом PhD и докторскую степень по истории. И все это время занималась музыкой — пела в камерной опере, исполняла оратории, немно­го еврейской музыки, немного театральной... Но всегда ста­ралась уделять одинаковое внимание и музыке, и истории.

— Что вы можете сказать о ситуации с еврейской му­зыкой в США, как она изменялась за последние 20 лет и, скажем, последние лет пять.

— Вы имеете в виду еврейскую вообще или идишскую музыку?

— Идишскую.

— В последние 20 лет, из-за Интифады и некоторого отдаления американских евреев от израильской культуры, появи­лось немного больше пространства для идишской культуры в США. И для идишской музыки. В этот период было много экспериментов, люди приходили в музыкальный идишкайт с раз­нообразным опытом — классическая музыка, рок, балканская и восточноевропейская музыка, американский фолк…

Главное же, что произошло в Америке в последние 2-3 года — это появление нового поколения потребителей этой музыки. Я была одним из основателей КлезКэмпа, когда работа­ла в YIVO, 20 лет назад. Моей дочери было тогда 5 лет. Так вот, мы воспитали новое поколение молодых потребителей этой музыки: они слушают, покупают записи… А теперь они сами и исполняют эту музыку. Сейчас им по 20-30 лет, и к тому вре­мени, когда они стали тинейджерами, они уже немного знали идиш, понемногу играли клезмер и другую музыку. Сейчас моя дочь пишет песни, ее друзья играют в разных ансамблях. В общем, появилось довольно молодое поколение одновременно слушателей и творцов идишской музыки. Это серьез­ное изменение, которое произошло за последние 3-5 лет.

Когда эти молодые люди начинают участвовать в культур­ном процессе, это объединяет поколения. Ударник в группе «Клезматикс» — молодой парень, только что окончил консер­ваторию, ему лет двадцать, и он сейчас играет с известными еврейскими музыкантами, которые могли бы быть его родите­лями. Моя дочь пишет песни для «Клезматикс» и для меня, но также — и для своих друзей, которым сейчас по 20-30 лет.

— Что, по-Вашему, самое важное в так называемом Клезмерском Возрождении?

— Пожалуй, это интернационализация идишской музыки. Потому что до последнего времени идишская музыка и клез-мер существовали, как бы это сказать, для внутреннего ис­пользования. Для семейных торжеств, для бармицв, для еврейской индустрии звукозаписи. И слушали эту музыку только евреи. А теперь для всего этого появилось немного больше пространства в мире. Германия очень помогла и финансово, и просто возможностями профессионального развития для еврейских музыкантов. Все это возрождение во многом стало возможным благодаря поддержке со стороны немецкой зву­козаписывающей и концертной индустрии. Благодаря этому появились новые европейские группы, они выступают, гастролируют. Это своего рода музыкальный род общения между странами. Я думаю, это и сейчас самая важная вещь в еврей­ском возрождении. Все это вывело идишскую музыку за пре­делы штетла (местечка).

— То есть, Германия сыграла важную роль в этом Воз­рождении?

— О да! Прежде всего, потому, что немцы спонсировали его, в каком-то смысле они заплатили за это возрождение. Они платили музыкантам за гастроли, за записи, платили, чтобы музыканты могли развиваться. И благодаря этим вло­жениям во многом сформировалась аудитория для этой му­зыки. А уже потом стали возникать возможности и в других странах.

— Сегодня есть два основных центра еврейского со­общества в мире — США и Израиль. Как вы можете опи­сать взаимоотношения между этими двумя полюсами?

— Для еврейской культуры в целом? -Да.

— О, тогда я должна немного вернуться назад. Что было важно для США? Это, прежде всего, непрерывность существования культурного сообщества, в котором люди говорили на идиш или общались с носителями идиша. И где идишская музыкальная традиция действительно не прерывалась. То есть 20 или 30 лет назад это было, фигурально выражаясь, место, куда можно прийти, где есть у кого поучиться. Здесь у нас были мастера, учителя, прекрасные исполнители… Старики, которые могли передавать все это нам, чтобы мы могли нести это дальше, по всему миру.

Есть и еще кое-что, с этим связанное. Были организации вроде Рабочего Круга (Workmen Circle — Arbaiter Ring), которые публиковали сборники песен и постоянно устраивали концерты идишской музыки с участием европейских исполни­телей. Это была их встреча с поколением, родившимся в Аме­рике. И в том числе, с детьми исполнителей, которые были актёрами в идишском театре, и так далее…

Что касается США и Израиля… Израильская культура — это… То, что я скажу, возможно, прозвучит несколько вызыва­юще... Но израильская музыкальная культура — это современный феномен. Израильская народная музыка или то, что мы считаем народной музыкой, была написана профессио­нальными композиторами. Это искусственный фольклор, со­чиненный европейскими музыкантами, которые репатриировались в 30-е и 40-е годы, тогда еще в Палестину. Они развили то, что чувствовали… Фактически они из русской му­зыки, из восточных каких-то вещей создали израильскую му­зыкальную культуру.

Так появилась и «народная» музыка, и что-то вроде поп-индустрии, и так далее…

Это действительно отдельная культура. Клезмерская музыка и идишская песня играют там очень небольшую роль. Я думаю, что теперь, когда увеличилось количество эмигрантов из России, усилилась связь Израиля с Восточной Европой и — с клезмерской музыкой, с выдающимися музыкантами, прекрасными инструменталистами. Теперь они в большей степени присутствуют на израильской сцене, но думаю, что их место все еще очень незначительно. И многие израильтяне практически никак не контактируют с этой культурой.

Еврейская творческая активность в Америке тоже не так уж велика. Но я думаю, что еврейское возрождение заново научило людей тому, как праздновать, как танцевать, как слушать музыку по-еврейски. Ведь были довольно большие периоды времени, когда они ни в чем таком не участвовали. У них не было доступа к народной музыке. В Америке люди зачастую знали только какие-то фрагменты израильской культуры, ко­торая была популяризирована. Хава Нагила и все такое...

А сейчас, мне кажется, на еврейскую и, особенно, идишскую музыку в Америке очень влияют современные факторы. В результате эта культура превратилась в своего рода культуру аутсайдеров. Это точно не мэйнстрим всей еврейской жизни. Хотя доля этой культуры увеличивается.

— Вы посещали разные страны Восточной Европы, участвовали в фестивалях, выступали с концертами, преподавали. Каковы ваши впечатления от идишского музыкального движения в России, Украине и других странах?

— Да, я давно езжу в Восточную Европу… Кажется, в Польшу я приехала раньше всего — около 13 лет назад. В Россию, может быть, 8 лет назад или около того… И я считаю, что за эти годы произошел огромный, невероятный сдвиг. Мое первое впечатление было, что это — как очень тонкая нить… Люди что-то знали, когда-то немного слышали идиш и были слегка знакомы с этой культурой через своих родителей или бабушек-дедушек. Но все это было основательно разрушено. И мы стали свидетелями того, как люди будто склеивают это разбитое, соединяют осколки воедино.

Чувствовалось, что у них была какая-то внутренняя связь со всем этим. Было, пусть даже интуитивное, но знание. Они как будто делали из тонкой нити более толстую, и ткали прочное полотно. Я думаю, у людей из Восточной Европы гениальные способности к обучению. Во всяком случае, у тех людей, которых я знаю.

Эти люди быстро превратились в профессиональных исполнителей, изучив как музыкальный язык (не классиче­ский, а специфический для идишской музыки), так и собственно язык идиш, выучив песни...

И у вас очень быстро появилась небольшая группа своих учителей, а теперь уже и композиторов, и поэтов, вообще, творческих людей. А также появились люди, которые знали, как использовать то, что хранится на «складе» культуры. Они находили идишских поэтов, живших в России, и творчески ис­пользовали их наследие.

Замечательный пример — Женя Лопатник. Я встретилась с Женей примерно 4 года назад. Она была похожа на Хаву Альберштейн, и она хотела быть Хавой Альберштейн. Тогда она лишь немножко знала иврит. Сейчас пишет песни на идиш. То же самое с Фимой Черным. Фима когда-то слушал песни на иврите, а об идише знал очень мало. Мы возвраща­лись из года в год, и видели, как они прямо-таки взлетали в своих знаниях!

Когда мы с Залменом (Залмен Млотек, директор и музы­кальный руководитель еврейского театра Folksbiene в Нью-Йорке, преподаватель Клезфестов в Санкт-Петербурге и Ук­раине 1999-2003 гг.) впервые приехали в Украину, там было несколько человек, которые говорили на идише, какие-то хоры пели идишские песни, разучив эти песни со старых пластинок, и тому подобное. Но они были изолированы. В 2000 году, на первом Клезфесте в Евпатории, однажды вечером перед нами выступали пожилые люди из Симферопо­ля. Они приехали, выступили, а потом собрали свои инструменты и уехали. Мы подошли к Яне (Яна Яновер, организатор Клезфестов в Украине) и спросили: «Это же исполнители идишской музыки, почему они не участвуют в Клезфесте?» И Яна сказала: «Они же уже старички!» Тогда мы закричали: «Нет! Это люди, у которых вы можете учиться!» И на следующий год они там уже были. Всю неделю. Это было очень по­лезно и интересно. Но, знаете, они и сами учились! Они были очень любопытны, хотели расширить репертуар. И активно со всеми общались. Да, это были пожилые люди, но они бы­ли готовы присоединиться к нам и расти вместе с нами.

Это было ужасно интересно. Когда твои предки из России, как у меня и Залмена, например, было потрясающе вот так вернуться через годы и вернуть сюда эту культуру, которую мы сохранили там... Мы сохранили ее, потому что были свободны сделать это. Вы здесь не были свободны. И мы смогли сказать: вот, мы возвращаем вам идишскую культуру. Сейчас вы можете заниматься этим. И люди очень быстро вникали.

— Адрианна, в чем, по-Вашему, суть идишской песни?

— Даже не знаю, как ответить на этот вопрос... Думаю, что суть идишской песни — в тех переживаниях и эмоциях, кото­рые она несет. Этим песням 150-200 лет, но в них — вся история нашего народа. Для меня, конечно, в первую очередь важны именно переживания. И я думаю, именно наполненность живыми, реальными чувствами — одна из главных причин того, что эти песни так воздействуют на людей.

Эмиграция, нищета, отношения между людьми, любовь, детство, память...

Ну, есть, конечно, и шутливые, юмористические песни, и религиозные...

Но именно эмоции, связанные с войной, любовью, семейной жизнью, — они общие для всех. И даже если эти песни не очень современны, они много значат для современного чело­века, потому что правдивы и выразительны.

Был еще период, своего рода «золотой век» современной идишской поэзии, начиная с 1905 года. Это была действи­тельно великая поэзия, поэзия нового времени, поэзия большого города. Это прекрасно и вполне современно, и с точки зрения эмоций, и с точки зрения музыки.

— Что Вы можете посоветовать тому, кто начинает ис­полнять песни на идиш?

— Мне приходят на ум две вещи… и они несколько проти­воречат друг другу..

Первое — нужно по-настоящему изучить язык, по-настоя­щему знать идиш. Если владеешь языком, то чувствуешь себя более уверенно. И более уверенно взаимодействуешь с идишской культурой.

А с другой стороны — надо быть самим собой. Надо привносить свои переживания, свои эмоции, свои знания в эту музыку. Ведь музыка растет вместе с сердцем исполнителя. И чем более полно музыкант осознает свои мысли и чувства, чем более полно сможет выразить их в музыке, тем интерес­нее будет его музыка. А иначе получится музейный экспонат.

Можно скопировать то, что делают другие — скопировать сестер Берри, или, как мы обнаружили в начале клезмерского возрождения, люди копировали то, что делали мы, вместе со всеми нашими ошибками… Но вы же не хотите подражать! Разве что в самом начале учебы.

Мне хочется видеть то, что делаете именно Вы, или Женя, или Фима... Вот это интересно и значительно! Потому, что вы — это настоящее. Это как дом, освещенный солнцем, по сравнению с фотокарточкой. Настоящие, ваши собственные, переживания и настоящее понимание возвышают публику. Слушатели часто приходят на концерты, испытывая ностальгию или вспоминая о предках. Но вы ведь не хотите, чтобы они только оглядывались назад. Вы хотите встретиться с ними здесь и сейчас!

— Ну и последний вопрос. Можете ли Вы назвать пять самых любимых песен?

— О! Пять любимых песен?.. Я должна подумать… Целых пять… хм…

Я должна серьезно подумать. Может быть, я Вам напишу потом?.. Да, очень трудно сделать такой выбор...

— Может быть, четыре песни? Три?

— Да, я напишу Вам. Невозможно так быстро решить. Так много прекрасных, интересных песен!