Опубликовано в журнале:
«Урал» 2004, №11

Очерки и публицистика

Артем ВАРГАФТИК

Почему нужно запрещать Хава-нагилу

Артем Варгафтик  — музыковед, ведущий программы “Оркестровая яма” (канал “Культура”), ведущий фестиваля еврейской культуры в Екатеринбурге “Слово и образ”.

Большинство воспринимает и ассоциирует еврейскую музыку (впрочем, как и еврейскую культуру) лишь с музыкальными мотивами — “Хава нагилы” и “Семь сорок”. Никто не понимает и не знает смысла, заложенного в словах и музыке этих песен, остался лишь знакомый до боли набор нот и звуков, к тому же затасканный по кабакам. И мало кто даже из евреев в наше время имеет полное и настоящее представление о том, что такое еврейская культура, хоть ее и пытаются по осколкам найти и собрать. Объективно существует еврейская общность, хотя бы потому, что евреи живут во всем мире, к тому же постоянно о себе напоминая. Но нужно помнить, что та еврейская культура, которую все хотят вернуть и сохранить, создавалась людьми, не имевшими альтернативы, возникающей сегодня, так или иначе, в убогом и смешном виде перед каждым из нас. Раньше ты был евреем просто по рождению, теперь каждый сам для себя решает — быть ему или не быть им? Правда, люди часто делают этот выбор нелепо и смешно, пытаясь быть евреями по еврейским праздникам. Но процесс распада и умирания начался не сегодня — давно утерян язык, а вместе с ним постепенно исчезает и особое еврейское мышление и мировосприятие. Остается лишь набор неких картинок, слов, нот, за которыми уже ничего, тем более — ничего еврейского, не стоит.

Поэтому и вопрос: “Почему все-таки стоит запрещать Хава-нагилу, почему — это табуированная лексика?”, — хоть и кажется провокационным, но ощущается вполне закономерным. И ответ здесь очевиден: “Потому что теперь это уже дурной тон, плохой вкус, дешевка, пошлятина”. Но тем не менее народ испытывает к этому совершенно необъяснимую тягу, и людям, которые устраивают что-то еврейское, постоянно приходиться с этим мириться. Это вполне объяснимо, понятно, естественно и заслуживает внимания хотя бы потому, что надо уважать слушателя и его желание расслабиться.

В преддверии этих несколько провокационных размышлений хотелось бы выделить несколько понятных и вполне очевидных вещей.

Во-первых, мне кажется, нет ничего глупее, чем стремление просто слушать музычку, игнорируя ее смысл, текст (если это песня, и там есть слова), подтекст — все то, что в ней и вокруг нее находится. В эту глупость впадают люди, которые, например, тащатся от нескольких минут оркестровой музыки Рихарда Вагнера или от красиво спетой оперной сцены. Им, конечно, известно, что Вагнер был достаточно большим злодеем и убежденным антисемитом, но для многих это лишь безумно талантливый композитор, создавший красивую музыку. И здесь абсолютно отсутствует понимание и осознание, потому что людям лень прочитать либретто, узнать сюжет и слова. Никто даже не догадывается, что этой дьявольски талантливой музыкой открыто и напрямую выражаются вполне людоедские и человеконенавистнические идеи. Человек, которому просто нравится “Полет валькирии”, не отдает себе отчета в том, что по сюжету эти мифологические девушки занимаются мародерством: собирают трупы после большой драки.

Этой же самой глупости подвержены люди, которые медленно и красиво входят в транс при звуках молдаванской полячки “Без двадцати восемь”, “Тум балалайка”, “Аиде Ше маме” и совершенно обыкновенной песни “Давайте веселиться и радоваться”, которая на иврите начинается словами “Хава нагила”. Для них в этой музыке нет ничего особенного, потому что они не знают и их не интересует, что это такое. И это очень глупо — ведь не стыдно не знать, стыдно не хотеть узнать. Тем самым они просто проявляют обыкновенное, вполне кондовое невежество, а главное, в нем упорствуют.

Во-вторых, все знают, что ассимиляция — это очень плохо, и говорят об этом очень давно. И тут вспоминаются многочисленные мидрошем, апокрифические устные еврейские предания, частично входящие в Талмуд, о том, как Моисей выводил этот народ из Египта, а народ этот представлял собой подонков общества, как там говорится, упавших на 47 ступеней нечистоты. Это были люди, потерявшие все, что изначально было характерно для еврейского народа, у них остались только имена и язык. Как происходит ассимиляция в теперешней жизни, мы тоже все прекрасно знаем. Сегодня каждый из нас является свидетелем произошедшего практически на наших глазах и при нашем участии, завершающегося периода распада общности, которая называлась или восточноевропейским, или российским (русскоговорящим) еврейством. Сейчас от всего этого остаются отдельные, мелкие, очень разного качества фрагменты, исчезающие прямо на глазах, как снег в марте.

В-третьих, на самом деле не существует художественно ценной, увлекательной и чудной еврейской музыки, которая была бы “языком души”, “универсальным средством общения”, объединяла бы людей. Исключение здесь составляют ставшие уже пошлыми случаи, связанные с “Хава нагилой” и “Семь сорок”. Все прекрасно понимают, что после того, как разрушили второй храм и разогнали по всему миру еврейский народ, ровным счетом не осталось ничего своего, за исключением каких-то мелких, чрезвычайно трудно доставаемых пластов синагогального пения. Собственно от тех времен не сохранилось ни одного инструмента, ни одного сколько-нибудь достоверного традиционного танца или хотя бы ритма этого танца, ни одного доподлинно известного песнопения, которое всеми бы опознавалось как еврейское. Ничего этого нет.

В-четвертых, все опознаваемое нами как еврейская музыка — это всегда больше, чем просто музыка. Одни голые ноты никогда ничего не значат, потому что несут ровно ту информацию, которую любой музыкант может прочитать с нотного листа. На самом деле еврейская музыка — это часть жизни, это примерно то же самое, что вершки и корешки: не стоит думать, будто цветы или злаки просто воткнуты в землю. Я не хочу ничего особенного проповедовать, но дело в том, что никто толком не знает этой еврейской музыки. Главное, что никто из ныне живущих практически ее не слышал, никто не испытал тех впечатлений, не был в тех ситуациях, при которых она была нормальна, уместна, в которых она была частью жизни.

И после столь длинного вступления, в котором были намечены основные темы этой статьи, единственное, что мне остается — это обратиться к описанию процесса распада и умирания на примере еврейской музыки. Разговоры о том, что еврейский народ утратил какие-то остатки своего собственного языка, уже не говоря об именах, ведутся давно и постоянно. Известно множество таких случаев: народные и заслуженные артисты, академики, мастера по ремонту автомобилей, коммерсанты рассказывают о том, что идиш для них — это язык, на который иногда переходили либо мама с папой, либо бабушка с дедушкой, чтобы дети не понимали, о чем говорят. Однако на самом деле идиш — это потерянный (открытым остается вопрос: “Навсегда ли потерянный?”) способ еврейского мышления. Не имеет смысла убеждать кого-либо в превосходстве и особом качестве этого мышления: об этом все давно написано. Но этот язык сфокусировал в себе особенное мировоззрение, которого действительно нет у других народов. На взгляд со стороны, такой способ мыслить, жить и общаться с миром немного напоминает шизофрению. Ведь когда у вас в одной фразе есть грамматические немецкие обороты и одновременно — глубочайшие библейские смыслы, упакованные в этом жаргоне, то не всякий сторонний человек может это понять. Всего несколько примеров по поводу смыслов, заложенных в еврейских словах и фразах, которые я объясняю людям, когда веду концерты или читаю лекции, без которых они ничего не поймут в этой музыке и она будет для них лишь забавным фоном в кабаке. Мне несколько раз приходилось представлять программы одной чудесной московской девушки по имени Женя Славина, которая поет песни на идиш. При этом она специально вдумчиво разбиралась со смыслом каждого слова, в частности, сличая разные говоры и версии одной и той же песни, существующие в различных местах расселения восточноевропейских евреев. Обычно ее концерты начинаются с песни, которая называется “Ганеиден зи ниген” (идиш), в переводе на русский язык — это “Райский напев”. По сюжету ее поет голодный портняжка, сидя на столе и работая, хотя в доме нечего есть. И если чуть-чуть вдуматься и разобраться хотя бы с названием, то уже открываются иные смыслы. “Ганеиден” — это сад Эдема, рай, и этот портняжка осознает, что “Райский напев” пришел именно оттуда. Он знает, что такое сад Эдема, потому что ходил в хейдер и, как любой элементарно грамотный еврейский мальчик, понимает, что за этим стоит и Творец, и изначально созданный Им Рай, и изгнание из этого Рая, и Адам, и Хава, и все, что будет с ними. И “Райский напев” (“нигун”) — это не просто мелодия, которую постоянно играют, а это напев, воспринимающийся как свой собственный, поющийся с определенной интонацией и в определенной ситуации. Значение песни сводится к тому, что портняжка говорит: “Вот я сижу тут, шью, у меня с утра, кроме райского напева, во рту ничего не было”. И все это так трогательно и просто.

Самое смешное и самое грустное заключается в том, что сегодняшние посетители концертов, люди, которых называют, с моей точки зрения, оскорбительным словом “просветители” или “пропагандисты” чего-то еврейского, пытаются друг другу на хорошем русском языке рассказывать, как это было. Хотя никто из нас реально этого не слышал, не видел и себе этого не представляет. Это тот момент, когда вроде бы все понимаешь и можешь объяснить, но на самом деле к этой жизни ты не имел никакого отношения.

Поэтому что можно сказать по поводу “Хава нагилы”? Ни в коем случае нельзя думать, что где-то там существуют высокие профессионалы, мастера пера и рубанка, смычка и мундштука, которые придут и сыграют высокую духоподъемную музыку, и все евреи сразу все поймут, сплотятся, удивятся и воспарят духом. Это одна из самых вредных иллюзий, в результате которой останется только вот такой мусор. И наиболее ярким примером здесь может служить ситуация, происходящая в США, где процесс утраты вменяемости зашел гораздо дальше. Там, например, публика сидит и слушает чудесный мотивчик, который опознается ими как “Скрипач на крыше”, это когда поет Тевье-молочник: “If I was a rich man…” При этом они думают, что присутствуют при чем-то подлинном, хотя перед ними на сцене стоит ряженый фольклорный еврей в рыжей бороде, картузе и жилетке. И это действительно удачная коммерческая стилизация, написанная композитором Джерри Боком (Jerry Bock), родившимся в 1927 году. Главное, что они, кроме мотивчика, не замечают ничего и не понимают смысла этой истории. В песне, которая длится четыре минуты, Тевье-молочник рассказывает, что бы он сделал, если бы был богачом. Но в конце он говорит, что Бог, создавший льва и ягненка, знает, что я должен быть тем, кто я есть. И в этих словах заключено исключительно еврейское понимание смысла жизни, потому что в других традициях и этнических общностях ответ на этот вопрос будет иным. Бессмысленно быть евреем по паспорту и думать, что это просто такая национальность, ничего про себя не знать и не хотеть узнать, не представлять, по какому поводу и в каких местах должна звучать любая еврейская песня; это абсолютно тупиковое дело. Если человек никогда в жизни не видел, как происходит еврейская свадьба, не видел “хупу”, никогда не присутствовал при разбивании стакана, не представляет себе последовательности этих действий и событий, то он не сможет понять, например, замечательный и действительно классный прикол, который придумал Дмитрий Слепович, клейзмер из Минска. На своем диске в некоторых композициях они воспроизводят последовательность, отдельные узловые музыкальные моменты еврейской свадьбы. И особенно замечательным мне кажется момент, когда новобрачные идут под “хупу” (в советских загсах обычно исполняется свадебный марш Мендельсон), где они с таким характерным, ироническим надрывом играют марш из оперы Джузеппе Верди “Аида”. Создается полное впечатление присутствия на этой свадьбе, и становится понятно, что одни плачут, другие прячут улыбку и т.д.

Здесь ребром ставится вопрос о смысле, ведь действительно, у евреев нет музыки, которая была бы им, как Тора, выдана сверху, в готовом виде. Вся еврейская музыка на самом деле представляет собой в той или иной степени материал заемный, и этого не стоит стесняться. Надо относиться к этому спокойно. Главное, понять, что музыка становится еврейской именно тогда, когда попадает в руки людей, которые что-то про себя знают, что они евреи. Они осознают, что у этого народа (а не у какого-либо другого) существует особый, эксклюзивный договор со Всевышним, который называется Завет Авраама. И это не просто сводится к фольклорному обязательству делать обрезание и не есть свинину, это главным образом влияет на ощущение жизни. В этом случае и марш Верди начинает звучать так, что невозможно усомниться в его принадлежности к еврейской музыке.

С другой стороны, существует масса песен, которые ничем не отличаются от соответствующих украинских, молдавских, венгерских, чешских, словацких и других народных композиций, и они становятся еврейскими лишь в тот момент, когда за ними стоит определенный еврейский смысл. Например, один из хасидских нигунов, такой достаточно забойный шлягер, который ничем не хуже, чем “Семь сорок”. Называется он “Гоп, казак”. Там нет других слов, кроме “Гоп, казак”. Но непосредственно перед песней рассказывается захватывающая, трагическая история про времена Богдана Хмельницкого, стоящего в одном ряду с главным злодеем, Гитлером (резня, которую устроил Хмельницкий, вполне сопоставима, скажем, с геноцидом армян в 1915 году). Лишь после этого длинного и душераздирающего повествования исполняется еврейская песня “Гоп, казак”, где нет ни одной еврейской ноты и ни одного еврейского слова. Но если это исполняет человек, понимающий, что язык, на котором он разговаривает, — это смесь двух и более смыслов одновременно, и при этом он чувствует себя гармонично, тогда рождается еврейская песня, еврейская музыка. И когда он поет “Ой вей”, то не жалуется на жизнь, наоборот — ему хорошо.

Именно в тот момент, когда на всех этих уровнях утрачивается способность понимать музыкальный и смысловой материал, еврейская музыка перестает существовать. Пусть даже она исполняется талантливыми артистами, профессионалами, чудными скрипачами, вокалистами. Остаются лишь три блатных аккорда, которые почему-то люди слушают с большим удовольствием.

Но на самом деле не нужно ничего запрещать, кого-то в чем-то убеждать, настаивать. Самое простое — предоставить широкое информационное поле для всех интересующихся, и научить их самих что-то узнавать. Сегодня, в ситуации свободного выбора, евреями будут только те, кто захотят. Мало того, что они будут иметь на это более или менее подтвержденное право по рождению, они еще действительно должны этого очень сильно хотеть. Но им нужно каким-то образом объяснить (не просто в терминах — хорошо или плохо), что в этом есть смысл, который этим людям будет греть душу, который сделает им в жизни многие вещи более интересными, комфортными и осмысленными. Конечно, очень трудно представить, с какого конца нужно начинать, и понятно, почему их первым делом позовут в синагогу. Но если они будут приходить в синагогу, то поначалу столкнутся с чрезвычайно тягостными впечатлениями, потому что там присутствуют люди, которым уже хорошо, которые находятся в гармонии сами с собой, со священным текстом, с общиной. Это состояние делает человека очень эгоистичным: ему на тех, что не понимают, совершенно наплевать. Но, с другой стороны, есть традиционные варианты — например, вкус бабушкиных пирожков. Существуют и другие примеры. Есть люди, которые не являются религиозными ортодоксами, они вполне вписаны в жизнь своей собственной страны и общины. Но они следят за еврейским календарем, совершают какие-то простые, элементарные действия накануне субботы, которые дают им почувствовать себя частью еврейской общности. И эти люди считают, что ничего не теряют, а наоборот, приобретают.

Безусловно, каждый для себя решает, что такое для него быть евреем. Некоторые считают, что быть евреем — это, например, выучиться в Ишиме на раввина, стать профессиональным евреем. Здесь невозможно никого ни в чем убеждать. Другие считают, что быть евреем — это обязательно требовать материальную помощь, которая полагается евреям за то, что они такие бедные и несчастные.

Стоит помнить одну очень простую вещь — с людьми, которые одержимы страхом что-то потерять, в конце концов произойдет то, чего они больше всего боятся. На самом деле надо просто перестать этого бояться и понять, что в принципе человек ничего не теряет, за исключением того, что сам сознательно отдает и от чего отказывается. Если он вовлекается в общемировую, общероссийскую, глубоко провинциальную или, наоборот, столичную, богемную культурную жизнь, то он ничего от этого не теряет. Главное, чтобы мы проявляли больше интереса к тому, что внутри нас находится, а это, например, и есть те самые засохшие полтора еврейских корешка, которые тем не менее являются частью нас самих. И не стоит в себе это душить, игнорировать, искусственно расчленять на еврейскую составляющую и общечеловеческую, или еще какую-нибудь другую. Надо ощущать себя человеком, в котором есть все. От этого понимания нам всем будет лучше, потому что мы будем знать не полтора затасканных мотивчика, а десять. Ведь это приятно, когда ты сидишь со своей семьей на кухне и поешь песню, и вы все вместе, и каждый из вас понимает, что слова “Шолом Алейхем, малахеим шорес” или “малахеим эльоре” в этой субботней песне означают “Здравствуйте, ангелы служения, ангелы свыше” и т.д. А дальше, если человек знает одну песню, то ему, может, будет интересно узнать, что есть еще несколько. Тем самым он расширяет себе эту сферу приятности. Главное, что мы становимся людьми, которые узнают друг друга не по манере пить чай, не вынимая ложечку из стакана (как советские туристы), а по интонации речи, по тем песням, байкам, сказкам, анекдотам, которые они друг другу рассказывают и понимают, что в этом есть что-то характерное, свое. И пусковым механизмом для обретения общего языка и общности становится самый простой и банальный интерес. Человек должен кожей, нутром почувствовать, что быть евреем приятно по сравнению с тем, чтобы, скажем, им не быть.